Весь мир — театр.
В нём женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.

Монолог Жака из комедии «Как вам это понравится». У.Шекспир

Заместитель Председателя Московской городской Думы Николай Губенко встретился с теми, кто встретил ту Войну ребёнком и кому посчастливилось пережить её.
Цель встречи - ознакомиться с теми проблемами района, которые в силу разных причин, возможно прошли мимо него.
Такие вот встречи, отличный способ проверить в действии одну из главных функций административного аппарата - коммуникацию чиновника с народом. Ведь от того насколько оперативно и ответственно чиновник реагирует на нужды сограждан, зависит не только благополучия отдельного человека, но и района, в котором он живет.
Разумеется, вопросы к Николаю Губенко были не только те, которые касаются насущных проблем жителей, Ломоносовского района. Последнего министра культуры СССР и режиссёра одного из самых известных театров страны, всегда есть о чем спросить.
Вопросы были интересные, зачастую неудобные. Ответы честные и довольно эмоциональные. Что не удивительно, когда говоришь о том, что пропускаешь через душу. В общем беседа получилась живая. Поэтому, публикую без купюр и монтажа.

Если вы люди конечно.

Я деревня. Люди говорят, что мертвая и на их картах я обозначена, каким-то липким словом «урочище». Но я не мертвая, я раненная. Раненная, но не убитая.
Лес - мой давний соперник и беспокойный сосед почти забрал мои поля и луга, засадив когда-то тонкими, а сейчас уже стройными березками и елками. Дивная, шелковистая, как чистые девичьи волосы, трава моих заливных лугов, которую раньше на заре выходили косить крепкие бородатые мужики, в простых холщевых рубахах, эта трава превратилась в страшный, непролазный бурьян.
Река - моя давняя подруга и кормилица, весной заливавшая своей черной, но чистой водой эти луга, отгородилась от меня кустами и ивами, будто спрятавшись от людей, боясь что и ее они убьют. Ее и не видно теперь.

Деревья и кусты надежно укрыли ее от чужих глаз. Мои, некогда шумные, такие ровные и красивые улицы с крепкими срубами живых домов давно поросли полынью и бурьяном.
Дома разрушились и бревна их исчезли. И только редкие, как старые солдаты, одичавшие яблони и груши остаются мне верны, и несут свою службу, охраняя мои, почти стершиеся, границы. Они, да старая кирпичная церковь без куполов и колоколов, разрушенная в ту последнюю войну, ту самую страшную, смертельно ранившую меня и тысячи других деревень в России, Белоруссии и на Украине. Они дают мне ниточку жизни.
Церковь укрыл лес, засадил по периметру тонкими стволами деревцов, словно понимая, что даже он дикий, необузданный, как сама природа, должен спасти и сохранить это место для людей.
( Read more...Collapse )
Меня убивали не раз. Много веков назад, когда только пришли сюда люди. Они остановились на обрывистом, красивом берегу реки, стали корчевать лес, строить дома. Отложив мечи и луки, сняв тяжелые стальные рубахи, они своими мозолистыми руками ровняли, отвоеванную у леса землю, и сеяли хлеб. Дым печных труб наполнился запахом этого свежего теплого хлеба и во мне зародилась жизнь. По моим улочкам стали бегать босоногие, шумные и веселые дети. Женщины с распущенными светлыми волосами полоскали на свежеструганных мостках в реке белье и пели красивые, тихие песни. На холме у ручья появилась церковь с резными наличниками, деревянными, крытыми дранкой, куполами. И тихим, торжественным звоном колоколов.
А потом появились они. Ворвались на низеньких лошадях на мои улицы черной волной. Даже летом ни были одеты в звериные шкуры и коду, напоминая диких зверей. Почти все мужчины погибли в бою у церкви, у частокола. Женщин, многие из которых брали мечи из рук погибших мужей, тоже убили. Других, связав веревками и выстроив в колонны, угнали на чужбину, в рабство и они не вернулись. Церковь и дома сожгли с гиканьем и улюлюканьем, кружа на своих приземистых лошадках вокруг огромных костров. А небо, глубокое, синее небо, стало черным.
Потом наступила тишина и только небо плакало дождем, охлаждая мою горячую от ожогов пожарищ землю. А река несла в своих водах тела моих жителей.

Лишь не многих тогда укрыл лес и они вернулись. Собрали тела погибших, похоронили их. И с упорством, достойным уважения даже природы, стали восстанавливать меня. Они построили каменную церковь с горящими золотом золотыми куполами, построили новые, еще более просторные дома, и сделали широкие улицы. И снова золотом загорелись хлеба на полях, заблестели изумрудные луга у реки, и поплыли над рекой девичьи песни, детский смех. Только на окраине, у леса появилось кладбище, куда часто ходили люди и поминали тех, первых погибших от рук врага, но не сдавшихся своих предков. Так мирно текли годы, десятилетия, столетия. Дома стали двухэтажные, появились мощеные камнем дороги и деревянные тротуары. Через реку перекинулись два моста, у леса люди отвоевали еще земли, где паслись большие стада и росли хлеба. Выросло новое здание и его назвали "Школа". Туда ходили в основном дети, и их веселый задорный смех звучал в этом районе.

А потом была новая орда. Сначала ушли мужики. Воем и слезами у околицы их провожали женщины, а дети тихо молчали, враз превратившись в маленьких старичков. А потом пришли чужие. С длинными ружьями, саблями в высоких шапках с притороченными к ним перьями, они как любая орда говорили на десятках разных языков. Разномастной и разноцветной, разнголосой волной они затопили мои улицы. Врывались в дома и выгоняли на мороз женщин, детей и стариков. Рубили на дрова яблони и груши. Извели не богатую, после ухода мужиков, скотину. Пожилого сельского священника, пытавшегося остановить их, выносящих из храма старые иконы, с суровыми ликами святых, походя, как бы между делом, зарубили саблей. Его тело два дня лежало на крыльце разоренного и сожжённого храма. А белыми, седыми волосами играла морозная вьюга. Но и эта орда сгинула, сошла как весенние воды реки.
Канула в небытие, вытянулась колонной и растворилась в лесу.

Вернулся кое-кто из мужиков. Убитого священника похоронили у церкви, его могила и сейчас там, укрытая тихими ивами. Восстановили храм и опять над рекой и полями полился колокольный звон и детский смех. Жизнь текла. Иногда также с воем провожали куда-то, на войну, мужиков. Не многие возвращались. А те, что приходили - смотрели на все пустыми, стеклянными, страшными глазами. Многие из них были без рук и без ног. И не устроившись в трудном крестьянском хозяйстве или пили самогон и буянили, с дракой, вымещая на других черную злобу или, собрав нехитрые пожитки, уходили в город. Менялись флаги над зданием старосты. Церковь то закрывали, то открывали. Там то молились, то смотрели кино. Но она так и оставалась местом, где собирались люди. Веселый парень провел какие-то провода и, повесив странную черную штуку, включил бодрую музыку. Теперь все жители мои вставали утром с боем далеких Московских курантов.
По улицам, раскинувшимся уже на добрый десяток километров вдоль реки, пылили грузовики и трактора, раздирая летний зной своим тарахтением и гудками.
Школу расширили пристроив к ней еще одно двухэтажное крыло и детская ватага уже напоминала по численности и составу половецкую орду, налетавшую по ночам на сады и огороды. И я была счастлива. Счастлива вместе с моими жителями: радовалась каждой свадьбе, каждому рождению нового своего малыша, как его Родина и его мать.

Но земля наша не дает покоя, наверное, всем ордам. И вот у черного репродуктора собрались все жители и опять взрывом прогремело «Война». Опять завыли бабы, опять мужики, парни и даже старики, и девушки грузились на машины, и исчезали в пыли и ветре войны.
И опять неслось над околицей: «Я вернусь, мама!». И опять пришли они! Они как единый слаженный механизм, одетые в форму одного цвета, с одинаковыми горшками стальных шлемов на головах. С орлом на груди держащим в лапах паука свастики. С одинаковыми пустыми, стеклянными глазами. Они даже двигались одинаково, выбивая из под ног повешенных в первый же день раненых солдат и женщины, их укрывшей, учительницы моей школы, табуретки. Они одинаково безразлично стреляли и в собак, верно стороживших дома своих хозяев и маленького ребенка, бравшего воду у колодца, который они назвали своим.
С четкостью и безразличием машин, они загоняли в колхозную ригу моих жителей и сжигали их заживо, после того как мать застреленного у колодца мальчика бросила гранату в дом, где жили их солдаты. Также механически, четко и без эмоций они сжигали мои дома, также как тысячи лет назад это делали кочевники, но молча, механически, без эмоций.
И я поняла, эта, движимая не животным порывом, а точным и четким расчетом, орда самая страшная. У нее нет эмоций, она пришла жечь и убивать, не терзаясь сомнениями и дотла. Они ушли и остались стоять черные оставы печей и белеть, среди углей домов и риги, человеческие кости.
Потом через меня прокатился фронт. Заросшие пепелища домов испахали окопами с обеих сторон моей главной улицы. Снарядами и бомбами изрыли мои поля и луга. Нашпиговав землю железом так, что в ней не осталось места для зерна.
В развалинах церкви, наши русские солдаты насмерть дрались с серыми безликими людьми и я увидела их первые эмоции - это был страх. Дикий, безудержный страх преступника перед правосудием, у которого одно наказание за его грехи - смерть. А потом, когда по моим сожжённым улицам шли колонны бойцов, я видела как один из них - пожилой солдат, бывший мой житель, обнял чудом уцелевший остов печи своего дома. Тихо набрал в кисете горсть пепла и молча встав в строй ушел туда, на Запад. Откуда уже дважды приходила орда.
И там еще долго гремели пушки. А моя земля, сожженная, изодранная железом, отдыхала. В наступившей тишине я ждала когда вернутся люди и как сотни лет назад начнут восстанавливать свои дома.
... Но они не пришли. Наверное последняя война уничтожила всех и оборвала все концы и дороги к своей земле. Они затянулись так же, как сначала затянулись травой и лесом воронки и окопы. Заросли кустами, а потом и лесами дороги ведущие к моим околицам.
Лес восстановил все свое, с таким трудом отвоеванное у него людьми. Спрятал под зеленым навесом и травой могилы сельского кладбища. Могилы тех, кто дал жизнь этой земле и боролся за ее свободу в далекие времена. А у тех, кто лег в мои поля в последнюю войну не было могил. Долго их кости белели на склонах воронок и траншей. Пока лес не прикрыл и их. Лес сберег только руины церкви. Может он тоже хочет дать людям шанс вернуться, может и он решил сохранить для них хоть какой-то маленький путь к родной земле.

В тишине, теперь в мире с рекой и лесом, под голубым небом я много думаю о том, что было бы на моих улицах сейчас. Если бы не войны. Какой красоты и совершенства достигли бы мои дома и улицы? Какой бы сейчас огромной была бы моя школа? А может и не одна? Если бы все мои жители, погибшие во всех набегах и войнах, остались бы живы и прожили бы свою жизнь в мирном труде и давшие бы этой земле потомство. Какие бы невиданные машины, придуманные ими, оставшимися в живых, колесили бы по моим асфальтированным улицам или бороздили бы синее небо над моими каменными домами. Или мчались бы к далеким звездам в ночном небе над моими бескрайними полями. Но орды чужих людей убили их и смертельно ранили меня.
Я умираю! Я - русская, белорусская, украинская деревня, сожженая войной! Спасите меня, вернитесь к берегам моей тихой реки, здесь до сих пор могилы Ваших предков. Работайте и земля Вас прокормит. Дайте мне жить и над золотыми полями с хлебом снова полетит колокольный звон и детский смех.

И еще, знайте, - мир на этой земле возможен только тогда, когда страна Ваша будет такой сильной, что все ее соседи, будут до ужаса бояться подойти к границам этой страны с оружием в руках. И помните, они никогда не простят Вам мужества, величия и милосердия Ваших предков. Будут всегда завидовать Вам, будут пытаться очернить Ваше прошлое, отобрать и извратить Вашу веру. Будут пытаться заставить предать Вас могилы Ваших предков и память о них. Для того, чтобы забрать Вашу землю и сделать Вас рабами.
А сделать это куда проще, расселив Вас по муравейникам городов, разделив экранами компьютеров и смартфонов, заменив истинные эмоции и чувства виртуальными, навеки оторвав от корней и могил предков, от красоты родной земли.

Материала накопилось очень много. В ближайшее время выйдут новые выпуски "Солдатской правды" с передовых на Саханке, Ясиноватой и других линий обороны, где расстояние до противника порою не больше 50 метров.
Кроме этого, будут публиковаться отчеты по "Особой миссии" с помощью ВСН, родственникам погибших, помощью детям получившим ранения в ходе этой войне и новые выпуски "Народной речи", в которых вы услышите истории матерей, чьи дети пострадали в ходе карательной операции ВСУ

Опубликовали статью моей супруги. Уверен, будет интересно почитать не только будущим и настоящим мамам, но и потенциальным отцам. Тем более, мои впечатления о родах тоже опубликовали)
Поскольку, Родион пока еще не крещенный с статье использовались фотографии других детей.

Когда смотришь на это глазастое месячное чудо, то думаешь: «какая там беременность? Я уже всё забыла!». Действительно, всё прошло как сон: и девять месяцев, и 13 часов родов. Теперь я учусь подстраивать своё время (по крайней мере, на несколько лет вперёд) под пока маленького, но очень важного человечка…

( Read more...Collapse )

Ну, вот. как то так)

Мой друг и собрат по поиску, и по совместительству историк и писатель Николай Калинин , давно и серьёзно занимается поиском фактов и доказательств преступлений Вермахта, Waffen-SS, SD и полиции. У него уже было издано несколько книг, но теперь еще он решил публиковать материалы в интернете. С этой целью он организовал группу вконтакте.
Я же в свою очередь, буду дублировать его материалы у себя в жж, потому как эти материалы требуют широкого распространения. Эти преступления не имеют срока давности. И сегодня, когда ко-кто настойчиво пытается переделать историю, мы не должны забывать о том, как  всё на самом деле было.

"Их было 60"
Убийства детей - обычное явление для германских вооруженных сил. Детей убивали все: Вермахт, войска-СС, полиция порядка, вспомогательная полиция... Этот документ очень показательный в этом плане… "Были расстреляны:
68 мужчин,
60 женщин.
Так как у большинства детей был средний возраст от 2 до 10 лет, было решено не предоставлять их самим себе. По этой причине все дети были расстреляны. Их было 60."

( Read more...Collapse )

Действия айнзатцгруппы А июнь-декабрь 1941 года.

В Китае казнены два бизнесмена, по вине которых тысячи детей отравились некачественным молочным питанием, а шестеро младенцев погибли. Чжан Юйцзюнь и Гэн Цзипин были приговорены к смерти в январе, приговор утвердил Верховный народный суд Китая, в просьбе о помиловании предпринимателям было отказано.


Меламиновый скандал" разразился в КНР осенью 2008 года. Тогда выяснилось, что более 20 производителей добавляли в сухие молочные смеси вредное вещество, чтобы повысить содержание белка, напоминает РИА "Новости". В результате более 300 тыс. малышей заболели мочекаменной болезнью, 50 тыс. попали в больницы, шестеро скончались.


Чжан Юйцзюнь был признан виновным в том, что продал 600 тонн отравленного меламином молочного порошка для младенцев. Гэн Цзипин продал 900 тонн порошка компании Sanlu, выпускающей молочные продукты. В связи со скандалом компании пришлось остановить производство. В феврале она обанкротилась, а в марте перешла к новому владельцу.


Всего в Китае за причастность к "меламиновому скандалу" осудили 21 человека. Двое фигурантов казнены, еще один получил смертный приговор с отсрочкой на два года, трое приговорены к пожизненному заключению, остальные - к различным тюремным срокам от двух до 15 лет.